Марьина Роща

Марьина Роща — район Москвы к северу от Садового кольца. Расположен в Северо-Восточном административном округе между Рижским и Савёловским вокзалами. Граница района проходит по проспекту Мира от границы с Останкинским и Алексеевским районами до улицы Сущёвский вал, по которой граница района доходит до улицы Советской Армии, поворачивая затем до театра Российской Армии (не включительно). От Крестовского моста до театра Российской Армии Марьина Роща граничит с Мещанским районом Центрального административного округа Москвы. После театра район соседствует с Тверским районом Центрального административного округа. Далее граница меняет направление, проходя по улице Достоевского. Затем граница проходит по Тихвинской улице и вновь идёт по Сущёвскому валу, доходя до середины Савёловской эстакады. После этого линия границы проходит через платформу Савёловскую, протягиваясь по железнодорожному пути до Складочной улицы, проходя по ней, а затем по речке Копытовке до другого железноворожного пути. Здесь Марьина Роща граничит с Бутырским районом Северо-Восточного административного округа. По этому пути граница проходит параллельно с Мурманским проездом (после Шереметьевской эстакады) до Проспекта Мира. На данном участке соседом Марьиной Рощи является Останкинский район Северо-Восточного административного округа. Затем Марьина Роща граничит с Алексеевским районом СВАО, а после — снова с Мещанским районом ЦАО.

Марьина Роща является самым южным из всех районов СВАО.

История

Топоним Марьина Роща, ставший названием этого московского района, возник на карте в первой половине XVIII в., указывая на то, что эта роща находилась вблизи деревни Марьнно. Она издавна входила в состав владений села Останкино и располагалась там, где сейчас проходит Калибровская улица, до 1953 г. именовавшаяся Марьина деревня. В конце XVI в. — это пустошь на речке Копытовке, правом притоке Яузы. Позднее, после бедствий Смутного времени начала XVII в., при боярине Иване Борисовиче Черкасском здесь возникает слободка Марьино, Бояркино тож, в которой в 20-е годы XVII в. уже числилось 12 крестьянских дворов.

Вскоре поселение разрастается и по описанию 1646 г. за его племянником Яковом Куденетовичем Черкасским значится «деревня Марьина слобода, а в ней бобыли беспашенные, кормятся на Москве всякими промыслы и работою, 80 дворов, людей в них 202 человека». Столь быстрый рост населения в слободке Марьино объяснялся весьма просто. Во владениях Я.К. Черкасского поселились ремесленники различного рода: квасники, холщевники, овчинники, котельники и другие (одних только кузнецов в слободке числилось 8 человек). Все они торговали своими изделиями в столице, но при этом, пользуясь покровительством всесильного князя, не платили налогов в отличие от других горожан из московских «чёрных сотен».

Городские ремесленники с неприязнью смотрели на своих конкурентов, и не случайно, что одним из требований московского восстания 1648 г. стало требование вывода ремесленников из подобных «белых» (т.е. не плативших городские налоги) слобод, с тем чтобы повинности распределялись между всеми налогоплательщиками. Это решение было оформлено на состоявшемся в 1649 г. специальном Земском соборе, собравшемся в Москве. Как ни противился этому требованию Яков Куденетович, но в итоге в 1651 г. всех ремесленников, живших в Марьине, переселили в столицу.

Переписная книга 1678 г. при новом владельце этих мест князе Михаиле Яковлевиче Черкасском в слободе Марьино, Бояркино, застаёт 2 двора «дворовых служних», 20 дворов бобыльских (71 человек), «да в тех же дворах 8 семей захребетников, людей в них 20 человек» и двор скотный. Наряду с крестьянами отмечены и ремесленники: резчики, иконописцы, шорники.

Эпоха петровских преобразований с её многочисленными войнами потребовала значительных рекрутских наборов, и, как следствие этого, численность населения во многих подмосковных сёлах и деревнях довольно заметно уменьшилась. Не избегло этой участи и Марьино. По документам 1709 г. на 35 дворов Марьина пришлось только 53 души мужского пола, 6 дворов пустых и 2 двора нищих.

Мужская линия князей Черкасских, владельцев Марьина и Останкина, закончилась на князе Алексее Михайловиче. Его единственная дочь Варвара Алексеевна вышла замуж за графа Петра Борисовича Шереметева, и с 1743 г. на протяжении полутора столетий эти земли числились за родом Шереметевых.

В их огромной останкинской вотчине Марьино имело подчинённое значение: здесь жили различные ремесленники, обслуживавшие хозяйство Останкинского дворца: резчики, позолотчики, иконники, котельщики, слесари, столяры, оловянишники, точильщики шпаг, сапожники, чеканщики, среди женщин — ткачихи и вязальщицы. Судя по материалам XVIII в., число дворов в деревне колебалось от 27 до 12, а население деревни от 148 до 62 душ. Половина крестьян находилась на барщине, а другая половина (в основном мастера) — на денежном оброке. Когда в конце XVIII в., уже при Николае Петровиче Шереметеве, строился знаменитый Останкинский дворец, его высокохудожественные паркеты, резные двери и мебель делали марьинские крестьяне Иван Мозжухин, Пряхин и Мочалин. Известны и другие фамилии здешних крестьян этого времени. Самой распространённой среди них была фамилия Годовиковых, которую носила почти половина жителей деревни.

Значительную прослойку населения Марьина составляли дворовые люди Шереметевых. В 1800 г. в деревне числилось 102 жителя (из них 87 крестьян и 15 дворовых), в 1848 г. — 210 человек (160 крестьян и 50 дворовых), в 1861 г. — 169 человек (131 крестьянин и 38 дворовых). К концу XIX в. население деревни составляло 358 человек.

Сохранившиеся материалы московской вотчинной конторы Шереметевых дают представление о быте крестьян Марьина. Помимо выполнения барщины и уплаты оброка им приходилось делать и другие работы. Так, в 1768 г. марьинцев заставили обустраивать три версты Троицкой дороги — необходимо было обкопать её рвом шириной полтора аршина и насыпать аршинный слой грунта. Задание это было настолько непосильным, что крестьяне обратились с просьбой освободить их от этой работы «в виду их бедности». То, что это были не пустые слова, показывает рост недоимок по Марьину. Если в 1835 г. они составили 335 рублей, то к 1857 г. — 733 рубля, а вместе с накопившимися штрафами — 1718 рублей.

В начале XIX в. деревня на некоторое время становится довольно модным дачным местом. Помимо издавна распространенного здесь перчаточного промысла (им были заняты в основном женщины) крестьяне начали сдавать свои избы московским дачникам. Среди них были и довольно известные люди. Так, здесь бывал композитор А.Е. Варламов, автор популярных в то время романсов и песен. Считается, что именно в Марьине он написал свою песню «Красный сарафан».

Своей популярностью среди дачников Марьино было обязано близостью к первопрестольной и знаменитой Марьиной роще, располагавшейся к югу от деревни. Здесь издавна располагался густой лес, где ещё в XVII в. бывала царская охота. Наиболее ранние сведения о нём относятся к первой половине XVII в., когда тут упоминается Князь Яковлевская роща, названная так по имени Якова Куденетовича Черкасского. Позднее, уже в XVIII в. она стала именоваться Марьиной рощей.

На западе роща граничила с землями Бутырской слободы, на юге — с выгонными землями Переяславской ямской слободы и села Сущёва. В конце XVII — начале XVIII в. начинается весьма своеобразное освоение городом этих мест.

Близ западной окраины рощи на земле Бутырской слободы в XVII в. возникает так называемое «немецкое кладбище», где хоронили служивших в полку иностранцев-офицеров. В частности, здесь были похоронены командир Бутырского полка известный генерал Патрик Гордон, шотландец по происхождению, выходец из Прибалтики пастор Глюк, служанкой которого одно время была Марта Скавронская, будущая императрица Екатерина I

В последующем число могил здесь увеличивается. В Средневековье горожан обычно хоронили близ приходских церквей. Позднее ситуация меняется. Европейские правительства, исходя из санитарных соображений, стали в XVII и особенно в XVIII в. запрещать захоронения людей в городской черте, вынося кладбища за пределы города. Не стала исключением в этом плане и Россия. Во второй четверти XVIII в. сюда, в район выгонной земли, переносят божедомку — место погребения неопознанных трупов, найденных на улицах Москвы, а в 1750 г. по указу императрицы Елизаветы Петровны в южной части Марьиной рощи возникает первое московское общегородское кладбище, получившее название Лазаревского (по церкви Святого Духа, имевшей приделы св. Лазаря и евангелиста Луки).

Примерно с этого времени Марьина роща становится местом гуляний москвичей, не имевших возможности выезжать на лето в свои подмосковные усадьбы. Самым известным было гулянье в Семик — четверг на седьмой неделе после Пасхи. Эта традиция возникла не случайно. Именно в этот день было принято хоронить все неопознанные трупы, поминая всех пропавших без вести, и москвичи приходили к божедомкам, надеясь, что именно тут были похоронены их близкие или друзья. Несмотря на то что на новом кладбище захоронения производились не раз в году, а регулярно, традиция посещения кладбищ именно в этот день оказалась очень устойчивой. Родственники умерших и многие посторонние люди, приходившие на кладбища, затем на целый день отправлялись в соседнюю рощу, где поминки сопровождались возлияниями, песнями и хороводами, плясками и игрой на музыкальных инструментах. Так, поминальные праздники в Семик постепенно превратились в гулянья, собиравшие массы мещан, ремесленников и другой публики. Позднее здесь появились трактиры, балаганы, где давали свои представления музыканты, певцы, плясуны, входившие в моду цыганские хоры.

К началу XIX в. марьинорощинское гулянье стало настолько популярным у москвичей, что в 1809 г. молодой ещё тогда поэт-романтик В.А. Жуковский, в подражание Н.М. Карамзину, пишет сентиментальную повесть «Марьина роща», над которой проливали слезы тогдашние красавицы.

Наибольший размах гулянья в Марьиной роще получили после изгнания французов из Москвы. Они достигли такой известности, что стали темой театрального спектакля-дивертисмента «Семик, или Гулянье в Марьиной роще», впервые поставленного 25 января 1815 г. на сцене театра С.С. Апраксина на Знаменке. Успех был настолько велик, что современник вспоминал: «Публика не могла насмотреться, и потому сделано было распоряжение давать этот дивертисмент не в счёт абонемента (т.е. вне объявленного репертуара; в первый же месяц после премьеры он был повторен 15 раз. — Авт.). Лучшие певцы и певицы в нём участвовали; большое число красавиц, на выбор, рисовались в русской пляске в богатых сарафанах; тут же знаменитый песельник Лебедев восхищал своим хором; первые певцы — артисты и русские солдаты славили подвиги оружия».

Путеводитель 1827 г. сообщал: «На разных местах сей рощи расставлены палатки, там ресторация, здесь комедия, тут горы, в другом месте красиво устроенный домик… Несколько вёрст в окружности со всеми прелестями неподкрашенной природы составляют место прогулки. Любители рассеянности, подите в толпы около шатров, там найдете пищу оной; любители скромных картин семейственного удовольствия, подите несколько далее, и глазам вашим представятся группы сидящих около самоваров или около вкусных пирогов… Подите теперь ещё далее в рощу, и другие уже картины рисуются в глазах ваших: тут буйная юность пирует кругами за полными чашами, вино пенится в бокалах». Именно в этом году, 19 мая 1827 г. здесь побывал А.С. Пушкин. Упоминает эту традицию и М.Ю. Лермонтов в своём романе «Княгиня Лиговская». По рассказам известной мемуаристки XIX в. Е.П. Яньковой, «гулянье в Семик бывало очень большое в Марьиной роще… в особенности же, если гулянье 1 мая (в Сокольниках. — Авт.) от дурной погоды не бывало или не удалось, то в Семик в Марьиной роще народа бывало премножество и катались в каретах».

Но уже ближе к середине XIX в. характер гуляний в Марьиной роще заметно изменяется. Ко второй половине 1830-х годов относится очерк М.Н. Загоскина «Марьина роща», описывающий обычное воскресное гулянье: «Как это странно, в Москве самые любимые гулянья простого народа — Ваганьково и Марьина роща; Ваганьково — кладбище за Пресненской заставой, Марьина роща — также старое кладбище в двух шагах от Лазаревского кладбища; одним словом, это место самых буйных забав, пьянства и цыганских песен окружено со всех сторон кладбищами. В этой Марьиной роще все кипит жизнию и все напоминает о смерти. Тут, среди древних могил, гремит разгульный хор цыганок; там, па гробовой плите, стоят самовар, бутылки с ромом и пируют русские купцы…»

В 50-60-е годы XIX в. гулянья в Марьиной роще ещё продолжались, но сама она, прежде привлекавшая публику тенистыми деревьями и кустарниками, превратилась, но выражению современника, «в какую-то пародию леса». По его свидетельству, с постройкой Николаевской железной дороги, прошедшей к 1851 г. через рощу, «много вырублено дерев, а посадок других, молодых, не было; земля в ней вся вытоптана, редко где показывается недоросток бледной травки; к тому же там старые деревья год от году все более и более падают трупами; поэтому и остался какой-то остов рощи…».

Эти перемены отразились и на самом Марьине. Известный бытописатель того времени С.М. Любецкий писал в 1870-е годы: «В старину Марьина деревня переполнена была дачниками, по причине близости её к городу и по соседству с густой обширной рощей, где можно было набрать грибов и ягод… В настоящее время она стоит обнаженная на солнцепеке; кое-где около неё высятся тощие березы, рябинник и запыленные акации, а сзади пролегает Николаевская железная дорога, оглашаемая пронзительными свистками и пыхтеньем огнедышащих паровозов».

В 1880-е годы Шереметевы вырубают остатки Марьиной рощи. Земля была разбита на участки и стала сдаваться в аренду под застройку. Тогдашняя планировка в основном сохранилась до сих пор: пять прямых улиц были проведены с юга на север, семнадцать проездов пересекали их под прямым углом. Все улицы, кроме одной, Александровской (ныне Октябрьская), и проезды носили номерные названия: 1-я улица Марьиной Рощи, 2-я улица Марьиной Рощи, 1-й проезд Марьиной Рощи, 2-й проезд Марьиной Рощи и т.д. Проведение соединительной ветки между Николаевской и Александровской железными дорогами в 80-е годы XIX в. ограничило Марьину Рощу с севера, и её территория включается в зону городского строительства. До 1917 г. большая часть этого района по прежнему продолжала принадлежать Шереметевым, которые передали землю в долгосрочную аренду Шереметевскому поземельному обществу. Последнее разделило земли под участки и раздавало их под застройку.

Вскоре здесь появляются первые промышленные предприятия: кондитерская фабрика Марии Струккен (позднее Соловьёва) со 150 рабочими, столярно-мебельная фабрика B.C. Савельева, бахромная фабрика А.Л. Николаевой и льнопрядильная фабрика М.С. Дымшица. Типолитографическая фабрика товарищества В.В. Чичерина (286 рабочих), созданная в 1898 г., изготавливала конторские книги и прочие писчебумажные изделия. В 1891 г. возникли бумажнокрутильная и шерсторазмоточная фабрика Торгового дома Зотова и Помельцова (150 рабочих), фабрика резиновых изделий К. Вейербуша и К°, в 1900 г. — кожевенная фабрика В.Б. Антипенкова. Всего в Марьиной Роще находилось 29 промышленных предприятий. Крупнейшим из них были чугунолитейный завод Густава Листа и предприятие Анонимного общества русско-бельгийских патронных заводов.

Всё это привело к тому, что на рубеже XIX-XX вв. население Марьиной Рощи росло чрезвычайно быстрыми темпами. Если в 1897 г. в ней проживало 7,9 тыс. человек, то к 1912 г. насчитывалось уже 39 тыс. С этого времени Марьина Роща становится одной из фабричных окраин Москвы. Среди остальных пригородов она отличалась своей худой славой. Подавляющее большинство рабочих здешних предприятий не имело своего угла, и сдача жилья стала очень распространенным промыслом, причём не только среди домовладельцев: снявшие квартиру, сдавали уже от себя комнаты, а хозяева комнат пускали коечников. Зачастую тут находили убежище воры, грабители, скупщики краденого и прочие подобные элементы. Недаром здесь в это время бытовала поговорка: «В Марьиной Роще — люди проще».

Район Марьиной Рощи мог служить эталоном неблагоустроенности московских рабочих окраин. «Канализации нет. Очистка нечистот производится примитивным способом — тянутся обозы „золотарей“, вывозящие нечистоты, распространяя невозможный смрад», — писал в 1912 г. посетивший Марьину Рощу корреспондент газеты „Московский листок“».

Что касается самой деревни Марьино, она продолжала существовать вплоть до советского времени. После отмены крепостного права у местных крестьян оказалось в распоряжении всего 175,5 гектаров земли (из них сенокосы занимали 130,8 гектаров, под пашней было 24 гектара, а под усадьбами — 20,7 гектаров. Временнообязанные отношения сохранялись до 1882 г. Близость к столице заставила перейти с хлебопашества на более доходную торговлю молоком. «Когда вышли на волю, — передаёт слова одного из местных крестьян участник земского обследования 1881 г., — то всю пашню запустили под покосы и завели много скота». Продажа молока давала довольно хороший достаток, однако постепенно владения крестьян всё более и более сокращались за счет продажи земли под застройку промышленными предприятиями. В итоге после Октябрьской революции у крестьян осталось всего 18,5 гектаров земли. Выход они находили за счёт отходничества. Многие из них устраивались золотарями и вывозили нечистоты из московских домов, другие уходили на работу в Москву половыми и чернорабочими, третьи устраивались на близлежащие фабрики. Из сельскохозяйственных занятий большое развитие получил цветочный промысел. В 1929 г. из 63 домов деревни цветоводством занимались 47 хозяйств, а всего под цветочными плантациями было занято 4,1 гектара. Тогда в селении насчитывалось 874 человека. В 1926 г. Марьино было электрифицировано.

Но определяющим в развитии здешних мест стала индустриализация. В начале 1931 г. около южной окраины деревни развернулось строительство завода «Калибр» — первого крупного специализированного предприятия по производству точных измерительных приборов, который был сдан в эксплуатацию в 1932 г. В этот период деревня уже официально вошла в состав Москвы. После 1917 г. она значилась сначала в Ростокинском, а затем в Сокольническом районах столицы. Тем не менее еще пару десятилетий здесь продолжал действовать колхоз, позднее вошедший в укрупненный колхоз им. Сталина, функционировавший еще в 1950-е годы.

По материалам книги Аверьянова К.А. «История московских районов».